Только ветер стих вдруг, ножом обрублен,

и сгустился сумрак, как на болоте.

Занемели руки, засохли губы… А по небу Дикая шла Охота (с)

  — Тило вернулся! 

Выпивавшие в кабачке как один уставились на Якоба — запыхавшийся парень влетел с улицы. Глазищи выпучены, волосы чуть не дыбом. И то сказать, примерещится такое… Все знали, что лесоруб Тило исчез позапрошлой осенью. Суеверные обитатели деревни шепотом, а кто и не таясь, говорили, вот и поделом, каждый тут знает, что в темные ноябрьские ночи, особенно в Ночь всех святых, надо сидеть дома, а лучше крепко спать, а не таскаться по лесу. Вышел — не обессудь, быть тебе добычей Дикой Охоты. 

Охотники потом нашли в лесу нож лесоруба и шапку, а больше ничего... И сколько ни ждала с надеждой матушка, сколько ни молилась о брате сестра, а всё без толку. 

— Где ты уже глаза залил, Якоб? — с холодной насмешкой Гюнтер, старостин сын, преградил дорогу хозяйке, налившей кружку пива новому посетителю. 

Якоб божился, что не врет, весь кабак хохотал и тыкал пальцами…

Испуганно-радостный вскрик посудомойки и шепот молитвы оборвали веселье. Якоб воспользовался моментом и тут же приложился к благословенному напитку.

С первого взгляда в человеке, переступившем порог, не так и легко признать было Тило-лесоруба. Хоть присмотришься - ведь он это, по всему, и волосы, и нос его, и глаза, и черты. Только вот повадка вся переменилась. Был Тило, как хорошо помнили односельчане, стеснителен, на все собрания и праздники приходил неприметно, бочком-бочком, даже трусоват порой. Оттого не сразу и поверили, что хватило ему куражу в ту дождливую осеннюю ночь пойти в лес. Нынешний же гость волевым взглядом обвел зал трактира, засмеялся, завидев вытянувшиеся лица. 

— Хорошо же встречают своих! Кирстен, лучшего твоего! Глотку промочить охота. — Тило швырнул на стол монету. 

— Ей-богу, Тило. Наш Тило, — ошалело брякнул кузнец и пересел за стол поближе. — Где ж ты пропадал?!

И пошли расспросы, споры… Тило отвечал уклончиво, но не в пример себе прежнему легко и бойко говорил со старыми соседями, едко высмеивал одних, угощал других, и всем было интересно, что творится, только Гюнтер против обыкновения помалкивал, во все глаза глядя на “воскресшего”. 

И с того весеннего дня, как вернулся, всё иначе пошло у Тило-лесоруба. За что б ни взялся, всё спорилось. Лес у него водиться стал лучшего качества, хоть для чего. Поедет на ярмарку продать — лучшую цену возьмет. Матушка и сестра, перебивавшиеся с хлеба на воду в одиночку и бравшиеся за любую работу, даже посуду мыть в кабаке, отъелись, похорошели, а сестра Эрна даже начала спорить с признанными красавицами деревни, если уж не лицом и статью, то нарядами так точно. Неужели с лесорубного промысла можно столько и так быстро заработать, цокали языками сплетники. Нет, нечисто что-то тут. Кто про клад говорил, кто, что в разбойники подался парень, а теперь вернулся с добычей… Чего только не говорили. 

Но хоть и болтали недоброе, а друзей-приятелей у Тило стало больше, чем прежде. Да и был ли кто раньше? Так, кто сжалится, тот поздоровается. Теперь же чуть не каждый в товарищи набивался, а девушки улыбались на улице, в надежде, что посватается по осени к какой-то из них. Только сам Тило не так уж радушно принимал внимание. Не припоминали люди, чтобы до своей пропажи лесоруб бывал таким насмешником, а порой даже жестоким в шутках над кем-то.

(конец лета)

Женский плач разбудил деревню. Посыпали люди на улицу, от двора ко двору передавалась новость — Тило-лесоруба нашли в низовьях горной речки около деревни. По всему выходило, что парень упал в воду. Только улыбнулась удача, а вот поди ж ты, какая глупая и обидная смерть. Даже те, кто болтал про Тило, будто с дурным чем-то за полтора года связался, не злорадничали. Тягостно на душе стало чуть не у каждого…

А в полночь на деревенской площади раздался грохот, словно молния ударила. В испуге и тревоге высыпали жители из домов, дети ревели, цепляясь за юбки матерей, или замирали в страхе. Да и немудрено…

На площади били копытами кони, трепетали ноздрями гончие, всадники в темном пробирали взглядом каждого, а один из них, самый высокий, выше любого мужчины в деревне, в головном уборе, увенчанном рогами, в шкуре, наброшенной как плащ, прогрохотал:

— Кто мне ответит?..

Молчание и страх охватило всех. Как на грех, староста и большинство уважаемых мужей, многие с помощниками, несколько дней назад уехали на ярмарку. На площади в основном стояли женщины, дети и молодежь. Никто быстро не нашелся...  И когда пауза затянулась, а глаза вопрошающего вспыхнули нехорошим огнем, от толпы отделилась прямая фигура. 

Фелики, травница, нелюдимо жившая за рекой, присмотрелась к незнакомцу. Нахмурилась, словно что-то пытаясь вспомнить, и наконец вскинула взгляд. 

— Хозяин Дикой Охоты, — медленно произнесла Фелики, и по толпе снова пронесся ропот. —- Зачем ты пожаловал в деревню?... До твоего времени ещё долго, ещё идет светлая половина года. 

Предводитель всадников спрыгнул наземь, однако менее ужасающим и величавым от этого не стал. 

— Ты права, время ещё не моё, дева, однако прошлой ночью погиб мой человек. Мы были связаны. Он был… одарен мною. Его жизнь принадлежала мне! 

— Тило… - ахнула Эрна, зажимая рот. 

— Тило-лесоруб утонул! 

— Да забирайте его! На что нам мертвый?

Хозяин Дикой Охоты воздел руку:

— Молчать! Пусть говорит она сейчас. — Он ткнул в Фелики. Девушка помолчала и повторила:

— Ты, должно быть, про Тило-лесоруба. Это так, прошлой ночью он утонул, наверное, сорвался в реку…

— Нет. —Голос Хозяина прозвучал не так громогласно, но услышан был каждым. — Тило получил от меня много даров. Он должен был вернуться через семь лет к нам, занять место одного из всадников в моей свите. Но в эти семь лет ни болезнь, ни вода, ни огонь, ни земля, ни зверь не отняли бы у него жизнь. Только человек. Тило убили. 

Он медленно снял рогатый головной убор, и ещё тише, но ещё отчетливее добавил:

— И вы отдадите мне убийцу. Если же нет… то когда придет моя ночь, я буду вправе призвать к ответу… На своё усмотрение. 

• Вильдервальд и окрестности

• Легенда о Дикой Охоте

• Кабачок в Вильдервальде