Сэр Анельберт Кронвельт происходил из древнего рода Кременширских баронов. Род этот славился не столько воинскими традициями, сколько выдающимися талантами и глубокими знаниями в области естественных и магических наук. Отец Анельберта — сэр Дорфильд посвятил свою жизнь изучению природы магии, сущности таинственных сил  и способностям людей этими силами повелевать. Знания свои он стремился передать своему сыну, однако Анельберт, хотя и был прилежным учеником, больший интерес проявлял все же к естественным наукам, которые изучал в университете. Предметом же особой страсти юного барона были описания новых, едва открытых мореплавателями земель и населявших их туземных народностей. Анельберт мечтал когда-нибудь отправиться в далекое и непременно опасное путешествие через океан, чтобы своими глазами увидеть загадочный Новый свет, а то и совершить выдающееся географическое открытие. Однако родители Анельберта — сэр Дорфильд и леди Бельгенильда — этих стремлений не одобряли и не желали отпускать сына в неизведанные края. И у этого были свои причины.

Сэр Дорфильд был на хорошем счету у Трумберта II, герцога Кременширского, слывшего правителем просвещенным и прогрессивным. Стремясь поставить знания на службу государству, герцог приглашал в стены своего замка известных ученых и магов, объединив их даже в своего рода магическую гильдию. Сэр Дорфильд, думая о судьбе своего сына, и стремился направить его по той же стезе.

Споры в семье Кронвельтов о научной судьбе наследника продолжались не один год, пока однажды не случилась катастрофа.

Все началось с послания, присланного герцогом сэру Дорфильду, с приглашением посетить старинный замок с романтическим названием «Предрассветная звезда». Замок этот находился в одном из отдаленных герцогских владений, в труднодоступном горном районе. Об этом месте ходили разные слухи, однако доподлинно было известно только то, что приглашение в него было знаком особого доверия со стороны герцога. Простым смертным путь в «Предрассветную звезду» был закрыт, а те, кто туда все же попадал, как правило, относились к ученой и магической элите.

Собираясь в путешествие, сэр Дорфильд с трудом сдерживал свои восторженные эмоции, которые были к лицу скорее юноше, а не умудренному опытом главе рода. Леди Бельгенильда была рада за мужа и строила радужные планы. Лишь Анельберт только пожимал плечами, будто предчувствуя беду.

Сэр Дорфильд отсутствовал около трех недель. Он вернулся в родовой замок постаревшим, молчаливым  и хмурым. Перепуганная леди Бельгенильда велела было послать за лекарем, но барон остановил ее.

— Не стоит, — убитым голосом произнес он. — Физически я здоров. Во мне умерло нечто иное. Я прошу лишь оставить меня одного с моими сомнениями и думами. Мне предстоит принять одно тяжелое и важное решение.

Ни баронесса, ни юный Анельберт не рискнули перечить сэру Дорфильду.

С первыми лучами солнца барон вышел из своего кабинета к своим домочадцам, проведшим ночь без сна, и объявил свою волю:

— Мы покидаем наш замок, герцогство и королевство. Нам придется искать иные земли и скрывать свои имена. Нас ждет тяжелая стезя изгнанников, но так велит поступить кодекс чести и моя совесть. И пусть герцог Трумберт со своей совестью живет сам.

Так Анельберт вместе со своими родителями покинул родные места и отправился в [Испанию].

На новом месте семья барона обосновалась удачно. Деньги и знания позволили сэру Дорфильду добиться уважения и почета в новой стране. Свое истинное имя и происхождение он скрывал, назвавшись магом из рода Фавракус. Он продолжил свои исследования и опыты. Только от сына больше не требовал следовать по его стопам, а от местной знати и правителей старался держаться подальше.

Анельберт несколько раз пытался выведать у своего отца, что же произошло в замке «Предрассветная звезда», но барон упорно молчал, а то и впадал в тяжелые и мрачные раздумья. Проговорился он лишь один раз — в самый тяжелый для момент, в день смерти леди Бельгенильды…

Мать Анельберта тяжело переносила непривычно жаркий климат и часто болела, пока не угасла совсем.

— Я виноват перед тобой, — чуть слышно произнес барон, закрывая мертвой супруге глаза. — Я увез тебя из милых тебе лесов и гор в эту степь, я обрек тебя на смерть… Но у меня не было иного выхода. Прости меня. Но я не мог взять на свою совесть это злодейство. Я не мог допустить, чтобы мои знания о природе магии использовались во вред… Они, они… они держали сотни, тысячи этих несчастных в клетках и высасывали из них магическую силу, чтоб однажды с помощью этой силы поработить мир. И если б мы не бежали, то герцог схватил бы меня, тебя и нашего сына, чтобы проделать то же самое с нами — за мою строптивость и несогласие. Но ты, ты… Моя Бельгенильда… Я спасал тебя, но в итоге не спас…

Слышавший эти слова Анельберт еще раз решился расспросить отца, однако наткнулся на еще более глухую стену молчания.

Лишь несколько лет спустя, когда настал черед сэру Дорфельду самому уходить в мир иной, он передал сыну свой наказ:

— Анельберт, никогда… никогда… не отдавай свои знания сильным мира сего. И держись подальше от «Предрассветной звезды».

Похоронив отца, Анельберт наконец задумался об осуществлении своей юношеской мечты. Его уже ничто не связывало со страной, заменившей ему дом, а путь в родные края давно был заказан. Старый свет, слишком консервативный и предсказуемый, наскучил Анельберту. В средствах же молодой ученый стеснен не был. Ему хватило денег, чтобы нанять собственный корабль и отправиться за океан с семейной библиотекой и настоящую передвижной лабораторией, позволявшей исследовать флору и фауну далеких земель, а также необычные явления природы.

Так, на тридцать третьем году жизни сбылась мечта Анельберта, сэра Кронвельта, мага Фавракуса-младшего. Когда знойным тропическим утром он ступил на землю Нового света, жизнь словно началась заново.

Анельберт обосновался в недавно построенном доме на окраине городка Порто-Валерьяно, на восточном побережье [….].

Отсюда дороги вели вглубь материка. В основном это были проложенные колонистами торговые тракты, ведущие к новым поселениям и плантациям, хорошо знакомые фермерам и торговцам. Здесь всегда можно было встретить повозки, груженые товарами, или же воинственных всадников, направляющихся в джунгли на поиски приключений. И лишь немногие знали иные тропы, почти заросшие и заваленные камнями. Мало кто рисковал сворачивать с проторенных дорог, чтобы попасть в дикий мир непокорной природы. Где-то далеко, за стеной джунглей жили племена индейцев. Загнанные колонизаторами глубоко в лес, они мало кого допускали в свой круг.  И тем более, мало кому доверяли свои предания и легенды. Анельберт стал, наверное, единственным европейцем, который смог заручиться доверием аборигенов, выучил их язык, узнал их обряды и обычаи. Именно Анельберту индейцы открыли путь к своим древним городам, давно заброшенным и разбитым, руины которых лежали далеко в джунглях, в долинах между гор. Молодой ученый, блуждая по величественным развалинам древней цивилизации, зарисовывая в тетрадь силуэты огромных пирамид, каменных дворцов и обвитых лианами скульптур, вновь и вновь задавался вопросом: почему древнее могущественное государство, сумевшее выстроить такие города, пришло в упадок? И сохранились ли где-то древние знания той неведомой цивилизации?

Нынешние лесные индейцы не могли ответить на этот вопрос. Они сохранили лишь легенды, похожие на сказки и несложные магические практики. За всем этим определенно стоял опыт предков, но опыт почти мертвый, превратившийся в застывший памятник минувшей эпохи.

Однажды в полуразрушенном зале древнего дворца Анельберт обнаружил нечто выдающееся. В нише стены, потрескавшейся от проросшей лозы, стоял не то огромный деревянный ящик, не то шкаф. Внутри лежали небольшие глиняные таблички, испещренные неведомыми иероглифами. Лесные индейцы не имели письменности и не могли прочесть ни слова. Лишь в отдельных буквах они распознавали свои магические знаки, которые считались оберегами и которыми по традиции отмечались значимые в доме и хозяйстве места: домашний очаг, колодец,  детская колыбель… Возможно, это были начальные буквы имен богов, опекавших людей в их повседневной жизни.

На некоторых дощечках Анельберт нашел и некие чертежи. Один из них поразил молодого ученого своей схожестью с его собственным изобретением. Это был чертеж летательного аппарата, названного цепеллином, напоминавшего чем-то продолговатый плод — огурец или кабачок. Внутрь этого аппарата закачивался легкий воздух, поднимавший более тяжелые части наверх. Пока Анельберту удавалось создать лишь малую модель и проработать основные принципы. Реализация же аппарата, способного поднять в воздух человека, требовала долгих, детальных расчетов, на которые у ученого не хватало времени. Находка в древнем индейском городе решила судьбу цепеллина. Пусть Анельберт не мог прочесть подписи к чертежам, однако на рисунках были отчетливо видны все пропорции, что существенно облегчило работу. Ученому потребовалось всего восемь месяцев, чтобы построить свой летательный аппарат, на котором он теперь мог отправляться в далекие путешествия в джунгли. Теперь путь до древних городов занимал значительно меньше времени и требовал меньше сил.

Так прошли несколько лет, самых счастливых лет для молодого барона Кронвельта. Анельберт интенсивно трудился, собирал артефакты, а затем днями не вылезал из лаборатории, проводя опыты. Ему даже пришлось вспомнить знания, некогда вложенные в него отцом, когда он прикоснулся к тайнам индейской магии. И пусть знания современных индейцев были лишь осколками древней науки, однако Анельберт не оставлял надежды разгадать найденные письмена и найти первоисточник. Он уже успел понять из нескольких схематичных рисунков, что древние индейцы так же, как и его отец занимались природой жизненной энергии. Так, человека они представляли сосудом, наполненным некой субстанцией — не то энергией, не то магическим субстратом. И те, у кого уровень этого содержимого был несравненно выше, чем у других, становился жрецом или правителем. Однако, как следовало из другого рисунка, магический субстрат мог быть вычерпан из человека и использован в каких-то непонятных установках.

Анальберт часами смотрел на табличку, где был изображен человек, к голове которого был подсоединен какой-то шнур, другим концом привязанный к странному сооружению. Уровень магического субстрата внутри сосуда понижался, что говорила именно о высасывании энергии из человека. Добровольно ли соглашался человек на такую процедуру, из рисунка было не понять. Однако он заставлял задуматься и вспомнить что-то из прошлого… что-то из высказываний отца…

Все свои изыскания и рассуждения Анельберт подробно записывал, так что через несколько лет на основе многочисленных рукописей он решил написать книгу.

«Повседневная жизнь индейцев, их обычаи и древняя история» была закончена за три месяца. С первым же торговым кораблем ученый отправил рукопись в Старый свет, адресовав ее знакомым профессорам из университета.

Кто же знал, что эта интереснейшая рукопись станет началом новых злоключений.

Гости прибыли в Порто-Валерьяно через три месяца. Это были некие благородные господа из Королевства, на первый взгляд внушавшие только доверие. Все они представились ближайшими друзьями ректора Стефорда, географами и любителями естественных наук. Анельберт первоначально обрадовался, что встретил не только соотечественников, но и коллег, любезно принял их в своем доме и предложил устроить научный диспут. Особого энтузиазма эта идея у гостей не вызвала. Они лишь стали расспрашивать Анельберта о его находке в древнем городе и о первых попытках понять содержание глиняных дощечек.

Кронвельт не стал ничего скрывать. Он подробно рассказал и о рисунках из древней книги, и об изысканиях отца, и о собственных гипотезах относительно магической природы. Гости внимательно слушали, не спорили и почти не комментировали рассказ Анельберта, а один из них сидел в углу и все время что-то записывал.

Наконец один из гостей — сэр Виртас, которого Кронвельт определил как старшего, произнес:

— Я с большим интересом выслушал вас, магистр Фавракус. Ах, если б вы только знали, насколько верны ваши умозаключения. Человек и правда — сосуд магической энергии. Только у кого-то он полон до краев, у других — наполовину, а у третьих — и вовсе пуст. Вопрос только в том, как использовать эту энергию. По-видимому, ваши древние индейцы, знали толк в этом деле. Возможно, они даже знали то, чего не знаем мы. Нам был бы очень интересен их опыт. Что вам потребуется, чтобы расшифровать древние письмена?

Анельберт несколько смутился. Попытки расшифровать древнюю книгу он не прекращал ни на день, однако успехи его были весьма слабы. Он ориентировался на язык современных лесных индейцев, но подозревал, что с древних времен их наречие могло сильно измениться.

Кронвельт пожал плечами.

— Только время и дальнейшие исследования.

— А деньги?

Предложение не только удивило, но и почему-то испугало Анельберта. Он только сейчас вспомнил все предостережения отца и что-то начал подозревать.

— Деньги не столь важны, — ответил Анельберт. — У меня есть собственное состояние, мои капиталы вложены в некоторые местные предприятия, а доходов мне хватает, чтобы вести научную деятельность. А позвольте поинтересоваться у вас, вы кого-то представляете.

Сэр Виртас чуть ухмыльнулся и вполголоса спросил:

— А слышали ли вы, магистр Фавракус, о такой организации, как «Предрассветная звезда».

Анельберт похолодел. Гости заметили реакцию ученого и насторожились.

— Кажется, слышали, — заключил Виртас. — В таком случае, к сожалению, у вас нет иного выхода. Вы будете работать на нас. Или…

Анельберт так и не решился спросить, что такое «или». Он внезапно осознал, что совершил гигантскую ошибку, подобную той, что много лет назад совершил и его отец. Он доверился неким страшным людям, какой-то таинственной организации, о которой он практически ничего не знал. Однако если встреча с «Предрассветной звездой» заставила отца бросить все, сменить страну и имя, значит и теперь единственным выходом для Анельберта оставался побег.

Кронвельт попытался выпроводить своих гостей.

— Я подумаю. Непременно подумаю, — пообещал он.

— Думайте, только не очень долго. И не советую предпринимать каких-то резких шагов, — заявил, уходя, сэр Виртас.

Сразу после ухода гостей Анельберт решил обратиться за помощью к местным властям. Однако стоило ему сделать несколько шагов от своего дома, как он заметил нескольких наблюдателей, преградивших ему дорогу. Бежать было нельзя. Сэр Виртас и его сподручные из «Предрассветной звезды» захлопнули клетку. Однако они не знали, что Анальберта был иной способ вырваться.

Цепеллин. Как хорошо, что в своей рукописи, отправленной в Старый свет и попавшей в руки к людям Виртаса, не было ни слова о летательном аппарате — этому изобретению Кронвельт собирался посвятить отдельную книгу. Именно поэтому побег Анельберта по воздуху стал для соглядатаев полной неожиданностью. Надо было видеть их растерянность и отчаянные попытки остановить стрельбой из ружей цепеллин. Аппарат поднялся высоко в небо и взял курс на океан.

Цепеллин плыл в воздухе уже не один час. Анельберт потерял счет времени. Он боялся, что аппарат может оказаться недостаточно надежным, потерпеть катастрофу посреди океана. К тому же топливо заканчивалось, а без него  можно было надолго застрять в небе. Опасения оказались напрасными. Ближе к вечеру ученый увидел на горизонте кромку берега и гору с усеченной вершиной — по-видимому, жерлом потухшего вулкана. Склоны горы были покрыты лесом. что означало, что на острове наверняка была пресная вода. Подлетев вплотную, Анельберт заметил и крыши индейских хижин. За первым вулканическим островом виднелся и плотно прилегающий к нему второй остров — плоский, покрытый полями и пашнями, с небольшими островками лесов. Здесь наверняка жили европейцы, но к ним Анельберту спускаться совсем не хотелось, потому он приземлил свой аппарат у подножия горы, рядом с индейской деревней.

Навстречу ему вышло чуть ли не в полном составе вполне миролюбивое племя.

— Грорун! — радостно восклицал идущий впереди толпы местный шаман. — Ты пришел к нам на ладье наших предков! С возвращением тебя.

Анельберт сразу понял, что индейцы принимают его за какое-то божество, и оказался прав. Макчапу — так называлось племя — поклонялось богу Гроруну, который раз в полтысячелетия являлся в человеческом обличье, причем любой расы. Анельберт не стал разубеждать индейцев, что является тем самым ожившим богом, тем более, что макчапу могли бы оказаться ему полезными. Коль скоро они распознали в цепеллине летательный аппарат своих предков, значит, наверняка могли сохранить какие-то древние знания.

Говорили макчапу на другом диалекте того языка, который Анельберт знал, а потому сложностей в общении не возникало.

На соседнем равнинном острове и правда жили европейцы, с которыми у индейцев существовал договор: они не лезут в жизни макчапу, а макчапу не суют свой нос в дела белых людей. Европейцы построили на берегу дальней бухты город и форт, часть острова заняли пастбищами и пашнями, основали фермы, открыли шахты и каменоломни. Индейцы же придерживались старых правил: занимались охотой и рыболовством, небольшим огородничеством. Небольшой товарный обмен между поселениями существовал, и он служил гарантией мирного сосуществования.

Чукураки — так звали шамана — принял Анельберта со всеми почестями. Правда, его приемная дочь, чернокожая Учукчилакота, слегка косилась на пришельца и старалась меньше с ним разговаривать. С прохладцей принял Анельберта и вождь Макракута. В остальном же племя слушало то, что говорил шаман, и почитало ученого за бога. Анельберт не стал ни подтверждать, ни отрицать этого, назвался же он своим настоящим именем, которое уже стал забывать.

Шаман и его дочь оказались единственными носителями древних знаний, но их оказалось достаточно для того, чтобы восполнить некоторые пробелы в знаниях Анельберта. Письменность, которой владел Чукураки, была похожа на древние письмена, найденные в заброшенном древнем городе. По крайней мере, она давала ключ к расшифровке книги.

Привели Анельберта и в древний пещерный храм. Вход туда был заказан для всех, кроме представителей шаманского рода. Даже вождю. И с чем связан был этот запрет, Анельберт понял, едва переступил порог зала с идолом Гроруна. Зал этот был скрыт за мощными металлическими дверьми, закрывавшимися на самый настоящий замок с кодом. Современным индейцам вряд ли было по силам такой замок изготовить, это был артефакт старой индейской цивилизации.

Тайная пещера, служившая храмом, была хорошо освещена, причем совсем непонятно было, где источник света. Светом был просто наполнен весь воздух вокруг каменной статуи божества, и ничто не отбрасывало тень.

Каменный Грорум восседал на троне. Его руки были протянуты к вошедшему, а ладони обращены вверх. В одной руке идол держал кристалл явно не простой, а магической природы.

Анельберту безумно захотелось взять кристаллический камень в руку. Он обернулся в сторону шамана и попросил его выйти — кто знает, какие непредвиденные события могли бы произойти. Не разубедили ли бы они Чукураки в подлинности «ожившего бога»?

Анельберт оказался прав. Лишь только он взял в руку камень, как уловил в мыслях беззвучные слова божества:

— Ты назвался моим именем? Самозванец! Но есть ай-я…. есть…

— Что такое ай-я? — осмелился спросить Анельберт.

— Спроси шамана, он расскажет… Отдай камень, он тебе ни к чему.

Анельберт послушно вложил артефакт в руку идола. и вышел из зала. Чукураки он сказал, что вернется в храм позже. когда наступит срок. А сначала он должен пожить среди макчапу. Шаман согласился.

Что такое ай-я, Анельберт выяснил осторожно у Учукчилакоты.

Каждое живое существо наделено жизненной энергией, и называется эта энергия «ай-я». Эти частички жизни есть повсюду, даже маленький муравей имеет свое ай-я. Но бывает такое, что природа наделяет ту или иную сущность большим ай-я.

Вот избытки этой энергии и научились собирать древние, а затем и использовать себе во благо. Сначала они качали ай-я из животных, а потом стали и у людей, обладавших сверхспособностями. Люди же с избытком ай-я всегда составляли лучшую часть общества. Лишившись таких людей, отняв у них силу, общество стало приходить в упадок. И теперь отнятое ай-я стало использоваться во вред. Люди создали сверхмощное оружие, спалившее древнюю цивилизацию в огне.

Память о тех страшных событиях сохранили шаманы, и теперь из поколения в поколения они передают друг другу страшное предостережение.

И после этого рассказа Анельберт, кажется, стал понимать и смысл древней книги, и цели «Предрассветной звезды».

Пользуясь своим новым статусом, Анельберт вот уже несколько дней всецело посвящал себя научной работе. Чукураки провел его в небольшой зал с древними книгами при пещерном храме. Вход туда был отдельный, не через главную арку, ведущую к храму Гроруна, поэтому никто его не видел и не беспокоил. К обеду Анельберт обычно приходил в деревню, и там его обильно и вкусно кормили.

Так было и 31 декабря – до того момента, пока он не вошел в деревню. Все макчапу собрались на центральной площади кругом. В центре круга стоял связанный белый человек, и Анельберт узнал в нем Виртаса.

- О, Грорун! – закричало племя, заметив Анельберта.

- А вот и Фавракус, о котором я вам говорил! – воскликнул Виртас. – Вот тот человек, которого я ищу.

- Так это ты его назвал мошенником и обманщиком! – произнес вождь, и сложно было понять, какое чувство и какие мысли вложил Макракута в эти слова.

То, что началось в следующий миг, обычно называется всеобщей смутой. Шаман яростно защищал своего бога, а вождь требовал схватить его. Часть племени встала на сторону Чукураки, а часть – на сторону Макракуты. Споры по поводу подлинности бога или самозванства Анельберта были настолько горячими, что не воспользоваться этим было грешно. Ученый понял, что дальше остаться в племени ему нельзя. Обман раскрыт, половина индейцев не верит, что он бог, и очень скоро в этом убедится и другая половина. Ведь ему же обязательно устроят проверку, попросят показать чудо, а он не покажет. А цепеллин уже больше никого не впечатляет. Все это означало, что надо бежать и как можно скорее.

Пока в индейской деревне шел ожесточенный спор относительно его личности, ученый тихо улизнул. Индейцы были настолько разгорячены выяснением отношений друг с другом, а вернее отношений между сторонниками вождя и шамана, что забыли даже об Анельберте – главном предмете спора.

Анельберт успел заметить, что исчез и Виртас. Интересно, как же он освободился от пут? Самому это сделать невозможно. Однако на размышления о представители «Предрассветной звезды» времени уже не было, и самозванный Грорун быстро нырнул в лесную чащу и пошел вдоль дороги, ведущей к мосту Судьбы. Этой переправой, значительно более опасной, чем Новый мост, индейцы пользовались намного реже, потому шансов здесь кого-либо встретить было меньше.

Однако он встретил. На мосту Судьбы – о как же символично звучало это название! – он встретил сэра Виртаса. Тот уже почти перешел по хрупким и ненадежным перекладинам, когда его нагнал Анельберт. Виртас стоял на мосту, держась за веревочные тросы, и пройти теперь мимо него не было никакой возможности.

Он заметил ученого и не собирался уступать ему дорогу. Анельберт тоже вступил на мост.

- Что вам от меня надо? – прокричал ученый, заглушая шум воды. – Зачем вы меня преследуете?

- Вы и ваши знания нужны «Предрассветной звезде», так же как нужны были знания вашего отца, сеньор Фавракус, или… мистер Анельберт Кронвельт?

- Какая вам разница? Я не хочу служить вам! Не хочу! И мой отец не хотел! Поймите вы это наконец!

- Ваше желание никто не спрашивает!

Соперники могли так стоять еще очень долго, но тут произошло нечто непредвиденное. В воздухе словно сверкнула молния. Виртас и Кронвельт подняли головы и увидели невиданное чудище – крылатого золотого льва.

Чудовище имело очень грозный вид, оно летало над бездной, словно стриж перед непогодой, но не проявляло попытки скинуть соперников. Вместо этого лев подлетел к магу из «Предрассветной звезды», сбросив в его руки небольшой предмет. Неужто это камень Гроруна? Несколько секунд Виртас взирал на подарок, буквально упавший с неба, а потом бросился со всех ног прочь с моста.
Анельберт последовал было за ним, но ему помешал крылатый лев. Чудовище взглядом подожгло мост, и ученый едва успел с него соскочить. Горящий мост рухнул в пропасть, а Анельберт остался на индейском берегу.

Разыгралась невиданная буря. А когда она окончилась, Анельберт отправился в индейскую деревню. Нет ничего хуже, чем ночевать одному, безоружному в джунглях, кишащих зверьем. Когда ученый добрался до поселения Макчапу, все столпились на центральной площади. 

 
СТ - исотрия отца, происхождение, преследование со стороны "Предрассветной звезды"

---

Запомнить комбинацию замка, ведущего в храм Гроруна запомнить не так уж и сложно. Специально для этого из покаления в покаление из уст в уста передается легенда о сотвоении мира. Собственно надо всего лищь нажать картинки в той последовтельности в которой они упоминаются в легенде. После этого нажать кнопку подтверждения. А чтобы не ошибиться и не забыть ничего на замке есть подсказка - 11 кружочков рядом с кнопкой подтверждения означают, что в комбинации 11 символов.

Вот текст легенды с выделенными словами:

О сотворении мира
Когда-то не было ничего, был только великий бог Грорун. И создал Грорун Небо и Воду. Земля была только на самом дне океана. И тогда взял Грорун огромный гарпун, метнул его в море и вытянул гарпуном сушу. Так появился остров посреди Большой Воды и гора Гроруна. 
Водоросли превратились в джунгли, а морские обитатели стали жителями лесными. И появились люди и назвали себя Макчапу. И выбрали люди Макчапу себе первого вождя Почмака. А Грорун выбрал себе шамана Куручи.
И рассказал Грорун Куручи имена зверей, птиц и растений. И дал мудрость и силу. И завещал бережно хранить то, что подарил, ибо придет срок и он придет и спросит бережно ли они хранили то, что он им подарил.
И будет так снова и снова...

То есть комбинация такая: 
5-человек с крыльями
3-звезда
4-кувшин
7-цветок
6-мунал
2-человек с копьем
9-человек с бубном
6-мунал
1-птица
7-цветок
8-песочные часы

В самом храме на стенах записаны и другие легенды индейцев. Вот некоторые из них:

О том как Бизон перестал быть царем зверей

В давние времена, когда мир еще был совсем молодым, главным среди всех зверей считался Бизон. У бизонов тогда не было горба. Они получили его гораздо позже, в наказание.

Вот как это случилось.

Больше всего Бизон любил носиться по прериям, а впереди себя непременно высылал стаю лис, которые громкими голосами предупреждали всю летающую, ползающую и бегающую мелочь, что их вожак Бизон вышел на прогулку И все должны были убираться с дороги, чтобы не быть растоптанными.

Однажды, когда Бизон вот так мчался по прерии, маленькая птица не смогла вовремя уступить ему дорогу: она как раз сидела на гнезде.

И хотя все звери пытались остановить Бизона, он и не подумал свернуть и растоптал тяжелыми копытами и птицу, и гнездо.

Не ожидал Бизон, что о его поступке узнает Грорун - бог сотворивший сушу и все живое и слепивший из глины и песка первого индейца.

Сильно рассердился Грорун. Бросился наперерез Бизону и одним движением руки остановил его.

— Как ты посмел губить то, что я создал? — грозно воскликнул Грорун.— Как посмел обижать тех, кто слабее тебя? Пусть отныне у всех бизонов вырастет горб на спине, а голову свою от стыда они всегда держат низко опущенной.

Так и случилось...

О мокрой Черепахе

Решила однажды Черепаха погреться на солнышке, выползла из воды, разлеглась на бревне. Лежит, греется и все на небо посматривает. Вдруг видит, небо заволокло дождевыми тучами.

“Этак нетрудно и промокнуть”, — подумала Черепаха и поскорей спряталась в воду.

О Дикобрусе и его шипах

Однажды Дикобрус (у него еще тогда не было колючек) гулял по лесу, как вдруг повстречался ему Медведь.

— Я тебя съем! — сказал Кугуар.

Но Дикобрус взобрался на самую макушку дерева — тем и спасся.

На следующий день, пробираясь закраиной леса. Дикобрус наткнулся на куст боярышника. Шип боярышника больно уколол его.

“Эх, — подумал Дикобрус, вытаскивая из своего бока колючку, — были бы у меня такие шипы... А по-чему бы мне не вооружиться такими шипами?..”

Дикобрус отломил несколько колючек и приладил к спине.

Увидел Кугуар Дикобруса, выскочил из чащи:

— Сейчас съем!..

А Дикобрус свернулся клубочком и выставил свои колючки.

Ударил Кугуар Дикобруса — только лапу поранил. Заревел от боли и бегом в лес.

Грорун видел все это и долго смеялся остроумной выдумке Дикобруса.

— Кто тебя научил прицепить иголки? — спросил Грорун.

— Жизнь, — вздохнул Дикобрус.

Тогда Грорун сорвал с куста боярышника еще горсть колючек, прикрепил их к шкуре Дикобруса и сказал:

— Быть по сему.

Так у Дикобруса появились колючки, о которых хорошо знают все звери.