I

Лицо бывшего диктатора уже не выражало той несокрушимости и решительности, с которой он некогда велел своим солдатам штурмовать стены великого детища Ромула, а после казнил своих соотечественников, зачастую бывших друзей, вставших на сторону Гая Мария. Братоубийственная война и последовавший за ней террор остались в прошлом. Луций Корнелий Сулла не сжимал напряженно губ и не искал пронзительным взглядом в лицах окружавших его соратников малейшей тени возможной измены. Усталость, болезнь и разочарование пригасили огонь ярости, однако не уничтожили ненависти и презрения.

— Жалкие твари, — процедил Сулла, — они еще будут благодарны мне, что я уничтожил смуту и сохранил ценой моря италийской крови идеалы республики. Что они понимают в справедливости мироустройства? Для них цель бытия – наслаждения. Когда-нибудь они промотают в роскоши то, что наши предки добыли на полях битв во всем мире. Им нужен жесткий властитель – только тогда они смогут не опасаться за судьбу своих несметных состояний, которым они обязаны героям-предкам. Я выполнил свою неблагодарную миссию, рискуя навеки остаться в истории мрачным тираном. Я удалился, отдав им право распоряжаться государством по древним законам. И что теперь? Какие мысли роятся в этих ничтожных умишках? Что ты думаешь, Публий Цетег?

— Они просто люди. Лишь богам под силу переделать их природу. Но боги бездействуют.

Когда-то они были противниками. Публий Корнелий Цетег, бывший марианец, девять лет тому назад приговоренный Суллой к смертной казни, уже давно находился в числе его сторонников, сумев добиться огромного влияния на политическую жизнь Рима. Прагматизм, граничащий с цинизмом, и осторожность в словах и действиях вовсе не были признаком трусости, а лишь служили верным оружием в борьбе за выживание.

— Я понял, о чем ты в действительности спрашиваешь меня, Луций Корнелий! – неожиданно резко и прямо сказал он бывшему консулу и диктатору, добровольно сложившему с себя все официальные полномочия. – Тебя волнуют свободные консульские выборы и слухи о возможном введении в Сенат сторонников наших «новых испанцев»?

Сулла усмехнулся:

— От твоей проницательности невозможно скрыться. Только скажу тебе более: меня волнуют не столько «новые испанцы» вообще, сколько конкретно Луций Фабий. У меня есть серьезные основания полагать, что изгнание не мешает ему с помощью своих тайных друзей в Риме добиваться благосклонности к нему Сената.

Прозвучавшее из уст Суллы имя бывшего квестора Луция Фабия, два года тому назад, не без усилий «доброжелателей», внесенное в проскрипции, произвело впечатление на Цетега, и ему стоило некоторых усилий скрыть это.

— Да, — задумчиво произнес он, — я слышал о подобной вероятности. Однако известные мне факты не позволяют утверждать, что это действительно так. Я же не могу усомниться в твоих источниках, а посему мне не остается ничего иного, как, пренебрегая своими прежними каналами, поискать новые и добиться наиболее полных сведений о влиянии Луция Фабия в Риме.

— Я рассчитываю на тебя, — коротко заключил Сулла.

II

9-й день до Календ секстилия

В атрии дома Клелия Ланата собралось уже много посетителей. Все они были хорошими знакомыми покойного, часто бывавшими у него дома, а также встречавшимися с ним на пирах Мания Фидената, который, кстати, появился одним из первых. Уже пришли Эггий Рутил, Тит Страукт с сыном, Валерий Руф. Квестор Публий Цетег обволил острым взглядом всех присутствующих. Тут же крутился лекарь Марцелла. А наставник гладиаторской школы Навтий Феликс с гордым и самодовольным видом стоял в стороне у колонны. Но вот в центр атрия вышел Марк Приск и попросил тишины. Когда гости умолкли, он сделав еще два шага вперед и торжественно произнес:

— Завещание покойного Секста Клелия Ланата.

Приск медленно чуть трясущимися руками развернул свиток, который он до сил пор держал в руках, и стал читать. Начальные слова традиционной формулы завещания присутствующие пропускади мимо ушел. Всех интересовало имя наследника, которое прозвучало в конце:

— …да будет рабыня Пассия свободна и наследует все мое движимое и недвижимое имущество. Секст Клелий Ланат.

— Что?!! — проревел кто-то в стороне. Все оглянулись. Это был Квинт Навтий Феликс. Под взглядами собравшихся он замолчал и покинул дом.