ары глухо постукивают в стаканчике, а потом весело скачут по доске. У одного из игроков чалма сбилась, съехала на ухо и предательски обнажила лысину.

— Пянджи-ду. — Узловатые пальцы передвинули одну шашку на семь позиций и закинули зары в стаканчик.

—Ду-шеш.

— Э, э, погоди, дорогой... Клянусь Иллахом, ты взял две с головы!

— Взял, остроглазый. У меня куш!

— Ну и что — куш? Ты при куше две с головы брать можешь только в первый ход!

— Ты будешь меня учить в нарды играть? Я для отца зары стал кидать, еще когда ходить не умел!

— Ай, дорогой, ты думаешь — самый умный, да? Ну и что, что ты ходить не умел! А я как раз в это время уже и ходил, и играл!

Игра оставлена, доска покосилась, шашки съехали со своих мест, стаканчик с зарами приготовился упасть на камни у городских стен. Игрок со съехавшей чалмой потерял, наконец, свой головной убор, в попытке поймать его неловко зацепил за выбившийся кончик ткани, и тюрбан покатился вниз, разматываясь по дороге. Только проследив за ним, они заметили, что за спором у ворот города наблюдает ладный высокий человек, восседающий на верблюде в ярко-оранжевой попоне. Немного поодаль степенно покачивалась небольшая группа из еще четырех бактрианов, к двум из них были прилажены повозки с такими же оранжевыми балдахинами. А на дороге маячил хвост последней верблюдицы торгового каравана, шествовавшего в караван-сарай. Видимо, все они прибыли вместе.

Стражники тут же спрыгнули с пристенка, встали по бокам ворот на солнцепек и приняли наиболее воинственные позы.

— Уважаемые! — проговорил незнакомец, дотронувшись рукой до лба в знак приветствия, — Меня зовут Тагир ибн Фарух. Дозвольте войти в ваш славный город, да сияет Солнце над ним во веки веков. И подскажите, почтенные стражи, как мне и моим людям попасть к наместнику?

— Солнце и так над ним, о странник, и сияет, как видишь, и светит, и греет немилосердно, — один из стражников, в пылу спора уронивший чалму, одной рукой намотал на голову ткань, а вторую сложил в какое-то подобие щепотки. — Просто так никуда проехать мы тебе не дадим. Бакшиш, дорогой, — щепотка прояснила свою сущность, большой палец в ней быстро-быстро задвигался по подушечке указательного. — Десять беш-кумыш! 

Второму стражу попона явила чудную надпись в затейливых завитушках. «Оранжевый верблюд», — прочел он с трудом.

— А ты с чем пожаловал, почтенный? — Грамотный страж подмигнул своему коллеге в свеженамотанной чалме.

— Я привез цирк в ваш гостеприимный город, — Тагир ибн Фарух весело засмеялся в черную бороду, — За что же такая большая плата, о грозные стражи, подобно ифритам оберегающие неприступность городских врат?

Грамотный, вообразив себя ифритом, сразу приосанился и втянул пузо, а страж в чалме выпятил челюсть и, наверное, исторг бы пламя, но, вспомнив о бакшише, повторил:

— Десять беш-кумыш! 

— Ты что, дорогой, — умеющий читать страж выкатил глаза, — он же цирк привез! Это стоит дороже — Пятнадцать! А деньги пойдут на благо города, конечно же. Вот, у нас тут камень покосился, — грамотный важно указал пальцем за себя точно на тот самый камень, с которого так и не упала игровая доска. 

— Дай ему денег, Тагир, — раздался голос из повозки.

Тагир отвязал с пояса кошель, отсчитал десять монеток в уч-кумыш, потянулся было передавать их грамотному, но рука на полпути схлопнула деньги в кулаке. — Так как же нам проехать к наместнику, о бдительные стражи?

Вид монет заворожил игроков, они даже забыли возмутиться меньшей суммой. Не отрывая алчущих глаз от тагирова кулака, стражник в чалме махнул за себя.

— Дом наместника эмира Рашада ибн Адиля находится на большой площади. Вот за этим поворотом увидишь высокий Минарет-С-Часами, на него и иди. А по другой улице твой караванчик и не пройдет. А немного дальше будет базарная площадь — там есть караван-сарай «Досточтимый ишак» - оттуда только сегодня съехали постояльцы.

— Заходите, — громко проговорил Тагир циркачам и, пока процессия, цепляясь фургонами, пробиралась через ворота, нарочито медленно стал отсчитывать деньги каждому стражнику отдельно.

— Но здесь только десять уч-кумыш! — закричал грамотный, еще раз пересчитав свои и чужие, для верности перекусав монеты и деланно возмущаясь сквозь радость от привалившего куша.

— А пятнадцать на двоих не делится, дорогой! — Тагир ловко натянул поводья у указанного поворота и скрылся.

Минарет-С-Часами действительно было сложно не заметить, сразу за поворотом он стал хорошо виден. Тагир и Мустафа направились к дому наместника, остальные же поехали вперед и вскоре уже читали вывеску постоялого двора на площади. "Досточтимый ишак" - гласила та и обещала «приют, тень и воду путникам, верблюдам и мулам». Ишакам почему-то ничего не гарантировалось. Труппа направилась размещаться. Им повезло — незадолго до этого город покинул караван с пряностями и благовониями, повсюду до сих пор были слышны запахи кумина и мускуса.  

В богатых покоях Мустафу и Тагира встретил безмолвный стражник, выслушал, дал знак ждать и вышел. Через некоторое время он вернулся и повёл прибывших по открытой галерее. Доведя их до фонтана во внутреннем дворе, он так же безмолвно поклонился, сложил руки на груди и встал за хозяином. Гости почтительно поклонились и дотронулись пальцами правых рук до лбов.

Хозяин же возлежал за дастарханом, обмахиваясь веером и аккуратно забирая в рот то инжир, то урюк. Сделав приглашающий жест, он дождался, пока путники усядутся на подушках и велел принести им чаю. Острым взглядом определив в Мустафе главного, наместник важно заговорил с ним:

— Ты хотел побеседовать со мной, лицедей? Я слушаю тебя, - около каждого гостя оказалось по маленькой пиале и чайничку, они даже не поняли — откуда.

— Меня зовут Мустафа ибн Ибрагим, а это мой друг и казначей, Тагир ибн Фарух. Я и мой цирк приехали выступить в вашем городе, да будет благосклонен Иллах к его куполам. Что пожелаешь за это, о господин?

— Я дам тебе раскинуть твой шатер около лавки Ахмеда-башмачника, там за день проходит много честных единоверцев и место бойкое. Я дам твоим верблюдам воды, корма, а тебе и твоим друзьям -  место в караван-сарае, если хозяин «Ишака» запросил с вас большую плату. Я дам тебе много времени для ежедневных выступлений. Ты мне за это дашь шестьдесят монет из каждой сотни, что сможешь заработать.

— Но господин! Шестьдесят монет — это очень много, да согласится со мной справедливый Иллах, да прославятся его пророки во веки веков. Я готов дать тебе десять... Ну, из уважения к твоему высокому чину — пятнадцать! 

— Ай, лицедей... Ай, ты хороший шутник, видит Иллах - твой цирк много заработает, ты меня уже насмешил! Сорок пять монет и только потому, что я хорошо покушал и у меня есть настроение слушать твои забавные речи.

— Велик Иллах! Ты занимаешься грабежом при высоко стоящем солнце, честный человек. Двадцать пять монет или я не буду развлекать народ твоего города, да будет он славен и цветущ.

— И что же ты сделаешь, Мустафа ибн Ибрагим? Пойдешь в другой город? Да него две ночи пути, ты в дороге потеряешь столько же, сколько сейчас жалеешь отдать моей мудрости. Тридцать пять монет.

— Огонь твоей мудрости сияет, как звезды ночью. Хорошо. Тридцать монет.

— Велик Иллах. Ты понравился мне, смешной человек. И шурпа сегодня удалась. Тридцать монет, пусть будет по-твоему. Завтра мои слуги приготовят для тебя площадь, а пока передохни с дороги. Но помни, во вверенном моим попечениям городе я всюду имею уши и глаза. Вздумаешь обмануть - окажешься в зиндане, лицедей. Я скормлю тебя шакалам. 

* * * * *

же на рассвете следующего дня хозяйки, пришедшие на базар за самым свежим каймаком, были удивлены работой, кипевшей около лавки Ахмеда. Сам Ахмед сидел важным беем, важно всем кивал головой в знак приветствия, оглаживал бороду и вел себя так, как будто это ему строят новый дом, а не для цирка — подмостки. Новость о вечернем представлении разошлась быстро; дети в этот день были такими послушными, что матери не узнавали их, пастухи пригнали стада раньше положенного, а известный своей ленью Дилшод-плотник починил, наконец, калитку, чем несказанно удивил тещу.

Солнце еще не село, а площадь была уже полна народа. Продавцы воды, шербета, жареных тыквенных семян, навата и курта тут же задрали цены, поминутно ругались друг с другом за клиентов, с клиентами о цене и с невесть откуда взявшимися стражниками о торговле в неразрешенном месте. В пять часов вечера всю эту суматоху прервали пронзительные звуки карная. Представление началось!