- Классический детектив
- 2013 год.
- Авторы:
- Tulius
Мрачен и скорбен осиротевший старый дом.
Заперты ставни, и в заснувшие глухие комнаты не проникает ни свежий морской ветер, ни дневной свет, и без того приглушенный обрушившимся на Корсику ненастьем.
Возможно, надо встать, открыть окно и вдохнуть свежий воздух, смешанный с влагой прохладного сентябрьского дождя, стряхнуть с чела тяжкие думы и страх грядущего одиночества, но мадам Изабель не может решиться. Ей кажется, что дух Антуана, ее покойного деверя, погребенного три дня назад на семейном кладбище в Патримонио, все еще обитает в доме. А может быть, достаточно будет подняться на второй этаж и тихо, без стука приоткрыть дверь его кабинета, чтобы увидеть если не самого покойника, так его призрак — совсем не страшный, а такой близкий и доброжелательный? Не может же Антуан напугать Изабель.
Он наверняка не сразу заметит ее приход, ведь Антуан несомненно занят работой. Он так и не дописал роман “Корссея”, и теперь ему, пока душа еще не вознеслась в райские кущи, надо успеть окончить свое последнее повествование. Изабель увидит Антуана со спины, сидящим за столом, склонившимся над пачкой бумажных листов и периодически обмакивающим перо в старинную бронзовую чернильницу. Затем он отвлечется от рукописи, откинется на спинку кресла, возьмет ручку в зубы и задумается над очередным поворотом сюжета. Тогда, возможно, он и заметит присутствие невестки.
Конечно же, он будет смущен. Антуан всегда смущается, когда его застают в том месте, где его не должно быть. Он смешно пыхтит и пытается что-то объяснить, хотя никому и в голову не может прийти требовать у него отчета. Он же не мальчишка, не школьник, а всеми уважаемый писатель в весьма почтенных летах. Мог бы и прикрикнуть на окружающих, и поучить молодое поколение уму-разуму. Но такой уж Антунедду по натуре… таким был Антунедду по натуре, что жил себе тихо и скромно, зла никому не причинял, выслушивал все тайные признания и давал житейские советы... а потом взял и тихо умер… спокойно, без боли, во сне…
Мадам Изабель медленно встает и пытается размять тяжелые и отекшие конечности. Возможно, скоро и о ней будут говорить в прошедшем времени. Изабель была… Изабель жила… Что скажут о ней дети и внуки? Помянут ли добрым словом мать и бабку? В жизни случается всякое, но в итоге в памяти должно оставаться только хорошее. Только хорошее…
Нет, ее не оставили в беде. Каждый день после смерти Антуана кто-то из родни заходит, выражает соболезнования, предлагает помощь… Интересуются наследством? Но Антуан не обидел никого, всем отписал какую-то часть своих сбережений, а ей, Изабель, оставил старинный дом семьи Филиппи. Здесь она и проживет свои последние годы. Сколько их еще будет? Возможно, не так мало. Семьдесят три года — еще не возраст, к тому же женщины живут дольше мужчин. Только оставаться в этом доме одной, наедине с воспоминаниями, без возможности поговорить с братом давным-давно погибшего мужа, ставшим добрым другом и почти что братом, — это так мучительно и страшно, что Изабель не уверена, не сойдет ли она в конце концов с ума.
Нет, не должна. Люди и не такое выдерживают. А что вытерпели люди во время войны, этой последней, страшной войны, накрывшей безумием целый свет! Эта бойня, окончившаяся семь лет назад, не обошла стороной и семью Филиппи. Как тяжело перенес Антуан смерть своего младшего брата Пьера, сильного духом ветерана первой мировой, вступившего, несмотря на свой солидный возраст, во время оккупации в ряды “Сражающейся Франции” генерала до Голля и отдавшего жизнь стране… Два брата, а какие они были разные…
Изабель откидывает упавшую на лицо седую прядь, будто отряхивая с себя еще одни печальные воспоминания. Нужно идти на кухню и готовить ужин. Сегодня седьмой день — день поминовения. Сегодня придут родные и близкие, чтобы почтить память Антуана.
****
Поминальный ужин проходил в скорбном молчании. За столом собрались все, кто был в доме в последние дни, уже после смерти Антуана — из семьи Филиппи, из семьи Бартоли. Милый и обаятельный старик, с которым хотелось поделиться самым заветным, к которому приходили за помощью и советом. Он пользовался всеобщим доверием и хранил семейные тайны свято. Потому всем сидящим за столом казалось, что с Антуаном ушла и часть их жизни.
— А не кажется ли вам, что мы поступали жестоко с покойным, — сообщил внезапно Николя.
— Отчего же? — удивилась Сирена.
— Мы снимали груз со своей совести и вешали его на плечи старика. Все наши тайные грехи и темные мысли мы передавали Антуану. А он выслушивал нас, входил в наше положение, никогда не осуждал, но пытался войти в положение, давал советы, жалел. Он приносил нам облегчение. Он знал о нас всё, и мы знали, что он на нашей стороне. А каково ему было многие годы быть хранителем наших тайн?
Слова Николя вызвали смущение и даже некоторое замешательство. На пол упала чья-то вилка, опрокинулся чей-то бокал.
— Кузен, ты, наверное, хотел нам напомнить об этом романе? — как всегда, просто в лоб спросил Северин. — Все мы слышали, что там якобы собраны все наши тайны, все скелеты из семейных шкафов Филиппи и Бартоли. Не захотел дядя Антуан унести все это добро в могилу, не выдержал, оставил на бумаге…
— Северин, прекрати! — резко осадила его Стелла.
— А что такого? Разве не правда? Разве вы не боитесь, что все это всплывет наружу?
— Не так все страшно, Северин, — примирительно заметила Эмма. — Дедушка Антуан прямо про нас не писал. Он историю наших семей зашифровал в аллегории. Я читала отрывки. Там было что-то про путешествие Одиссея...
— Не Одиссея, а Корссея, — поправил сестру Морис. — Выдуманный персонаж, но действительно идет по пути Итакского царя.
— Да-да, Корссей. Корсиканский Одиссей! — воскликнула Натали.
— Если это аллегория, то надо полагать, что за этим Корссеем должен скрываться некий реальный персонаж, — спокойно заключила Люси. — Интересно, кто это? Сам автор или кто-то из здесь присутствующих.
— Кто знает, сестренка, — вздохнул Поль. — Думаю, мы это поймем, когда прочтем роман. Аллегорию бывает несложно расшифровать...
— Это не совсем так, — вступила в разговор Изабель. — То есть первоначально Антуан так и планировал сделать: описать нашу общую семейную историю, год за годом, событие за событием, но Эзоповым языком. Там действительно за каждым из героев должен был стоять кто-то из нас. Но я… я не позволила ему это сделать…
— Что вы говорите, мама? — удивился Бернар. — Как вы могли не позволить творцу творить?
— Да вы правильно все сказали. Это семейные тайны, это скелеты в шкафах. С простой аллегорией они бы быстро вышли наружу. Могли бы разразиться скандалы, пострадали бы наша семейная репутация и авторитет семьи Бартоли. Мы долго спорили, я умоляла Антуана этого не делать. А он лишь говорил, что это варварство — дать пропасть таким сюжетам…
Изабель вдруг замолчала и принялась утирать платком навернувшиеся слезы.
— И что в итоге? — прервал затянувшуюся паузу Клод. — Антуан отказался от своего замысла?
— Не совсем, — призналась Изабель. — Он отказался лишь от прямой аллегории. Сюжет в романе самостоятельный, не повторяющий нашу историю. Нет четких соответствий между персонажем и реальным человеком. Он взял наши жизненные ситуации и перенес в фантастическую реальность, вплел в классический гомеровский сюжет. И эти наши семейные ситуации должны быть узнаваемы. Антуан говорил, что и реальных людей в этих ситуациях можно угадать. Но так, чтобы всякий раз одно и то же лицо было представлено одним и тем же персонажем… Нет, Антуан обещал мне этого не делать.
— То есть все-таки Антуан наши тайны выдал в своем романе, — заключила Стелла. — И зачем он это сделал?
— Мама, тебе же сказали, что он как великий писатель не мог допустить, чтобы такой сюжет пропал! — заявила Сирена.
— А я думаю, дядю можно было понять, — сказал Николя, глядя на ухмыляющегося Северина. — Старые кости из наших шкафов уже не помещались в сундук. Антуан столько лет держал все наши тайны в своей голове, что там уже завелись крысы. Нужно было срочно от всего избавляться и производить санитарную обработку.
— А может, и правда стоит отнести этих древних покойников на кладбище и похоронить? Давайте почитаем вслух роман Антуана, — предложил Клод. — Изабель, ты говорила, что последнее сочинение Антуана было почти окончено?
— Почти. Антуан написал основной текст, но все время исправлял и оттачивал его.
— Так, может, принесешь рукопись? Лучше сразу понять, что нас ждет.
В столовой комнате повисла тишина.
— Принеси, Изабель, — попросила наконец Люси, когда молчать дальше стало уже невыносимо.
Рукопись “Корссея” находилась в слегка потрепанной зеленой папке с завязками. Изабель спустилась со второго этажа, из кабинета покойного и сразу вручила папку Клоду.
— Читай!
Клод выпрямился на стуле, отодвинул в сторону бокал и тарелку, осторожно открыл папку, надел очки и начал читать:
КорссеяМуза, скажи мне о том многоопытном муже, который
...И вот я снова натягиваю парус и ловлю ветер, чтобы по гребням волн держать мой путь в края, воспетые не мной, по следам подвигов и великих дел, свершенных не мной. В моих руках книга великого Гомера, а в ней жизнеописание героического Одиссея. Красноречив был поэт и словоохотлив, когда брался за свое творение. И попробуй скажи мало, когда имя твоего герой у всех на слуху, когда сами боги сопровождали его на трудном пути, то препятствуя, то помогая. А кто такой я? Жалкий неудачник, не интересный ни людям, ни богам, имеющий, однако, достаточно упорства и наглости, чтобы не бросить всё на полпути, не оставить уже достигнутое, сколь бы малым оно ни было. Я Корссей с одного замечательного острова в Средиземном море, столь созвучного моему имени. Я неизвестный путешественник по волнам бытия и непризнанный историей герой. И объединяет меня с великим царем Итаки не только то, что я уже который год следую по его маршруту, но и главная цель пути — прекрасная Пенелопа. Да, я знаю, что у славной царицы есть не менее славный муж, а также множество иных поклонников, с которыми Одиссею еще предстоит по-мужски разобраться — и он несомненно разберется, будьте уверены. Да, я слышал и о буйном нраве Телемаха, который ревнует свою мать ко всем мужчинам, кроме отца. Да, я догадываюсь, что и верные подданные царя вряд ли мне обрадуются, когда я окажусь на его территории. Но я надеюсь, что в сердце Пенелопы, столь чутком и широком, и для меня найдется небольшой уголок. Я иду тем же путем, что и Одиссей, в надежде свершить его подвиги и пережить его приключения, чтобы хоть немного быть интересным царице. А в итоге я лишь собираю истории. Однако истории эти, на мой взгляд, не менее ценны, чем великий труд Гомера. Ведь главное их достоинство в том, что они правдивы. Именно я, а не склонный приукрашивать события сладкоголосый поэт, знаю, как все происходило на самом деле. Именно мне — личности скромной и неприметной, но умеющей слушать и сопереживать, люди предпочитают рассказывать всю правду. Об услышанном я по привычке молчу, но придет день, когда все тайны всплывут на поверхность. |
В комнате стояла напряженная тишина. Родные и близкие покойного с нетерпением готовились слушать тайны, собранные Корссеем, в подлинной личности которого ни у кого сомнений уже не было.
Клод перевернул первую страницу романа… и замер. Следом шел абсолютно чистый лист. Клод перелистнул еще несколько страниц, но безуспешно. Папка была наполнена девственно чистой, не тронутой пером писателя белой бумагой.
— Но где же рукопись? — удивленно спросил Клод Бартоли, глядя на внезапно побледневшую Изабель.
В другом конце стола раздался саркастический смех Северина.
|
|
||||
|
|
||||
|
|
||||
|
|
||||
|
|
||||
|
|
